Венец - Страница 71

Нет, повторяю я, нет! С этими людьми ты не породнишься, пока голова моя еще не под землею!

— Тогда я буду молить Бога день и ночь, день и ночь, чтобы он взял меня к себе, если вы не измените своего решения!

— Сегодня бесполезно продолжать этот разговор, — сказал отец сокрушенно. — Ты, вероятно, думаешь иначе, но я должен распоряжаться твоею судьбою, чтобы не быть за тебя в ответе. Иди теперь отдыхать, дитя мое.

Отец протянул ей руку, но Кристин сделала вид, что не замечает ее, и рыдая вышла из горницы.

Родители некоторое время сидели молча. Потом Лавранс сказал жене:

— Не можешь ли принести мне немного пива? Нет, принеси лучше вина, — попросил он. — Я устал…

Рагнфрид исполнила его просьбу. Когда она вернулась с большим кубком, муж сидел, закрыв лицо руками. Он взглянул на нее, потом прикоснулся к ее головному платку и плечам.

— Бедная, ты промокла! Выпей за мое здоровье, Рагнфрид!

Она едва пригубила кубок.

— Нет, выпей со мною, — с жаром сказал Лавранс, стараясь притянуть жену к себе на колени. Она неохотно исполнила его желание.

Лавранс сказал:

— Ведь ты поддержишь меня в этом деле, жена моя? Для самой же Кристин лучше, если она с первого же раза поймет, что должна выкинуть из головы этого человека!

— Тяжело будет нашей девочке, — сказала мать.

— Да, я понимаю это, — ответил Лавранс.

Они помолчали немного, потом Рагнфрид спросила:

— Как он выглядит, этот Эрленд из Хюсабю?

— О-о… — сказал Лавранс, растягивая слова. — Он красивый парень своем роде! Но мне кажется, что его только на то и станет, чтобы сводить с ума женщин!

Они снова помолчали, потом Лавранс опять сказал:

— Он так хорошо распорядился своим большим наследством, полученным от господина Никулауса, что оно сильно уменьшилось. Не для такого зятя работал я всю жизнь, стараясь обеспечить своих детей!

Мать в волнении ходила взад и вперед по горнице. Лавранс продолжал:

— Всего больше мне не понравилось, что он пробовал подкупить Колбейна серебром, — тот должен был передать Кристин тайком письмо от него!

— Ты читал письмо? — спросила Рагнфрид.

— Her, я не пожелал, — коротко ответил Лавранс. — Я вручил его обратно господину Мюнану и сказал ему, что я думаю о таких поступках. Он приложил к письму и свою печать — уж и не знаю, что сказать о таком ребячестве. Господин Мюнан показал мне печатку с пояснением, что это личная печать короля Скюле, которую Эрленд унаследовал от своего отца. Вероятно, он хотел, чтобы мне стало ясно, какая это большая честь, что они просят руки моей дочери! Но я думаю; что господин Мюнан не взялся бы с таким пылом за дело Эрленда, если бы не понимал, что с этим человеком падают все то могущество и честь, которые род из Хюсабю приобрел во дни Никулауса и Борда, — Эрленд не может уже больше надеяться на брак, приличествующий ему по положению!

Рагнфрид остановилась перед мужем.

— Уж не знаю, муж мой, прав ли ты в этом! Во-первых, надо сказать, что по теперешнему времени по всей округе многим владельцам больших поместий приходится довольствоваться меньшим почетом и могуществом, чем в прежнее время их отцам. Ты сам лучше меня знаешь, что теперь человеку труднее, чем прежде, достичь богатства — владеет ли он землею или занимается торговлей…

— Знаю, знаю, — нетерпеливо прервал ее муж, — тем осмотрительнее надо распоряжаться своим наследием!..

Но жена продолжала:

— И еще можно вот что сказать. Мне не кажется, что Кристин вступит в неравный брак, выходя за Эрленда. Твой род в Швеции стоит наравне с лучшими, твой отец и дед носили звание рыцарей в нашей стране. Мои предки были в течение многих веков ленными владетелями, передавая титул от отца к сыну, вплоть до Ивара Старого, а мой отец и дед были воеводами. Вышло так, что ни ты, ни Тронд не получили ни грамот, ни земель от короны. Но тогда, по-моему, можно сказать, что с Эрлендом, сыном Никулауса, дела обстоят не иначе, чем с вами.

— Это не то же самое! — пылко сказал Лавранс. — Эрленду стоило только протянуть руку, чтобы получить и звание рыцаря и власть, но он отвернулся от всего этою ради блуда! Но теперь я вижу, что и ты против меня. Может быть, ты думаешь заодно с Осмюндом и Трондом, что для меня большая честь, если эти знатные люди хотят взять мою дочь в жены для одного из своих родичей?

— Я уже сказала тебе, — промолвила Рагнфрид с некоторой запальчивостью, — что, по-моему, тебе не следует быть таким обидчивым и бояться, как бы родичи Эрленда не подумали, что они унижают себя, вступая с тобой в родство! И, прежде всего, как ты не понимаешь: мягкая, уступчивая девочка имела мужество воспротивиться нашей воле и отвергнуть Симона Дарре… Или ты не видишь, что Кристин сама на себя не похожа с тех пор, как вернулась из Осло, не видишь, что она ходит как околдованная?.. Разве ты не понимаешь, что она так любит этого человека, что если ты не уступишь, то может произойти большое несчастье?

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил отец, окидывая ее острым взглядом.

— Бывает, что иной здоровается с зятем, не ведая о своем с ним родстве, — сказала Рагнфрид.

Муж словно окаменел; лицо его медленно бледнело.

— Ты же ее мать! — хрипло сказал он. — Или ты… или ты видела… такие верные признаки… что смеешь обвинять в этом свою собственную дочь?..

— Нет, нет, — поспешила сказать Рагкфрид. — Я не то хотела сказать, что ты думаешь. Но ведь никто не может знать, что произошло или что может произойти. Она ни о чем другом не может думать, кроме своей любви к этому человеку… это я видела. И может доказать нам в один прекрасный день, что любит его больше своей чести… или жизни!