— Для тебя я приготовила… этот напиток… за все твои обманы… когда ты изменял мне…
— Приведи сюда тетку Осхильд, — тихо сказал Эрленд. Кристин стояла неподвижно.
— Она умирает, — сказал Эрленд тем же голосом.
— Тогда ей лучше, чем нам, — проговорила Кристин. Эрленд взглянул на нее, — отчаяние в его глазах смягчило ее. Она вышла из горницы.
— Что случилось? — спросила фру Осхильд, когда Кристин вызвала ее из поварни.
— Мы убили Элину, дочь Орма, — сказала Кристин. — Она умирает…
Фру Осхильд бросилась бежать. Но Элина скончалась, когда она переступала порог.
Фру Осхильд положила мертвую на скамейку, смыла кровь у нее с лица и прикрыла его головным полотняным платком. Эрленд стоял позади тела, прислонясь к стене.
— Знаешь, — сказала фру Осхильд, — хуже этого ничего не могло произойти!
Она подбросила в очаг хвороста и дров; потом сунула туда рог в самую середину и раздула огонь.
— Можешь ты поручиться за своих слуг? — спросила она.
— Думаю, что да — за Ульва и Хафтура… Иона и того, что приехал с Элиной, я мало знаю.
— Ты, конечно, понимаешь, — сказала фру Осхильд, — что если только обнаружится, что вы с Кристин встретились здесь и оставались наедине с Элиной, когда та умерла, то уж лучше бы ты дал Кристин выпить напиток Элины! А если еще заговорят о яде, то люди припомнят и то, в чем меня обвиняли раньше… Есть у нее какие-нибудь родичи или друзья?
— Нет, — глухо сказал Эрленд. — У нее никого не было, кроме меня!
— И все-таки, — продолжала фру Осхильд; — будет трудно скрыть все это и увезти незаметно тело без того, чтобы на тебя не пало самое ужасное подозрение!
— Она должна быть похоронена в освященной земле, — сказал Эрленд, — хотя бы это стоило мне Хюсабю. — Что ты скажешь на это, Кристин?
Кристин кивнула головой.
Фру Осхильд сидела молча. Чем больше она думала, тем невозможнее казалось ей найти какой-нибудь выход. В поварне сидело четверо слуг — если бы даже Эрленду и удалось заплатить им за молчание, если бы все они или хоть кто-нибудь из них, хотя бы слуга Элины, и согласился за деньги уехать из Норвегии, все-таки они никогда не были бы спокойны. А в Йорюндгорде знали, что Кристин была здесь; если Лавранс услышит об этом, то и представить себе нельзя, что он сделает! И потом: как увезти отсюда мертвую? Сейчас нечего было и думать о дороге на запад через горы; оставалась дорога к Рэумсдалу, или через горы в Трондхейм, или же на юг по долине. А если правда выйдет наружу, то все равно никто не поверит, даже если к их словам и отнесутся внешне с доверием.
— Я должна посоветоваться об этом с Бьёрном! — сказала она, поднявшись, и вышла из горницы.
Бьёрн, сын Поннара, выслушал рассказ жены, ни разу не изменившись в лице и не сводя глаз с Эрленда.
— Бьёрн, — в отчаянии сказала Осхильд, — кто-нибудь должен поклясться в том, что видел, как она сама наложила на себя руки!
Глаза Бьёрна стали медленно темнеть, и в них загорелся отблеск какой-то жизни; он взглянул на жену, и губы его скривились в улыбку:
— Ты хочешь сказать, что я должен быть этим человеком?
Фру Осхильд стиснула руки и протянула их к нему:
— Бьёрн, ты сам понимаешь, как это важно для них!
— А ты считаешь, что мое дело все равно уж пропащее? — медленно спросил он. — Или же ты считаешь, что во мне еще сохранилось так много от мужчины, каким я был когда-то, что я посмею принести ложную клятву, чтобы спасти этого юношу от гибели? Я, которого самого медленно топили все эти годы с той поры! Топили, говорю я! — повторил он.
— Ты говоришь это потому, что я состарилась, — прошептала Осхильд.
По горнице резко пронеслось рыдание Кристин. Она забилась было в угол около кровати фру Осхильд и сидела там неподвижная и безмолвная. Но теперь вдруг начала громко плакать. Как будто голос фру Осхильд обнажил ей сердце. Голос этот был полон воспоминаний о сладости любви; казалось, он впервые заставил Кристин полностью осознать, какая любовь была у нее и у Эрленда. Воспоминание о горячем и пылком счастье нахлынуло на нее и смыло все остальное — смыло жестокую ненависть и отчаяние минувшей ночи. Она знала только о своей любви и о воле выдержать все до конца.
Все трое взглянули на нее. Потом господин Бьёрн подошел к ней, взял ее за подбородок и посмотрел ей в глаза:
— Так ты, Кристин, говоришь, что она сделала это сама?
— Все, что вы слышали, правда, до последнего слова, — твердо сказала Кристин. — Мы угрожали ей, пока она это не сделала.
— Она готовила для Кристин более ужасную участь, — сказала Осхильд.
Господин Бьёрн отпустил девушку. Он подошел к телу, поднял его на руки, снес в ту кровать, где Элина спала прошлую ночь и положив лицом к стене, хорошенько покрыл одеялами.
— Иона и того слугу, которого ты мало знаешь, отошли домой в Хюсабю с известием, что Элина едет вместе с тобою на юг. Пусть они едут в обеденное время. Скажи, что женщины спят здесь, пусть они поедят в поварне. А потом переговори с Ульвом и Хафтуром. Грозила она и раньше покончить с собой? Так что ты мог бы представить свидетелей, если об этом будут спрашивать?
— Всякий, кто бывал у меня в усадьбе последние годы, что мы провели там вместе с нею, — устало сказал Эрленд, — может засвидетельствовать, что она грозила лишить себя жизни, а иногда и меня, когда я говорил, что хочу расстаться с нею.
Бьёрн грубо засмеялся:
— Я так и думал. Вечером мы оденем ее в дорожное платье и посадим в сани. Ты сядешь рядом с нею…
Эрленд пошатнулся: