Венец - Страница 61

Настала Пасха. Кристин не могла понять, куда девалась эта зима; каждый день, когда она не видела Эрленда, был долог, как лихой год, и долгие лихие дни свивались в цепи, превращаясь в бесконечные недели; но теперь настали весна и пасха, и Кристин казалось, что совсем недавно был рождественский прием у короля. Она просила Эрленда не искать свиданий с нею во время праздников. А он сделает все, о чем она его ни попросит, думала Кристин. То, что они грешили против заповедей во время Великого Поста, было столько же по ее собственной вине, сколько и по вине Эрленда. Но она хотела, чтобы они соблюдали праздник Пасхи. Хотя было очень тяжело не видеться с Эрлендом. Может быть, ему очень скоро придется уехать — он ничего не говорил об этом, но она знала, что король лежит при смерти, и думала, что, может быть, это внесет какую-нибудь перемену в положение Эрленда.

Так складывались для нее обстоятельства, когда в один из первых дней после Пасхи ей передали, чтобы она сошла вниз, в приемную, к своему жениху.

Сразу же, как он шагнул ей навстречу и протянул руку, Кристин поняла, что что-то случилось — лицо у него было не таким, как обыкновенно, его маленькие серые глаза не смеялись, когда он улыбался. И Кристин невольно заметила, что Симону будет к лицу быть серьезным. Он и выглядел очень хорошо в своей дорожной одежде — на нем было синее, обтягивающее тело длинное верхнее платье и коричневый наплечник с капюшоном, который он сейчас же откинул; его русые волосы больше обычного вились от сырости в воздухе.

Они посидели и поговорили немного. Симон был во время поста в Формо и почти ежедневно ходил в Йорюндгорд. Там все благополучно, Ульвхильд здорова, насколько можно ожидать от нее; Рамборг живет теперь дома; она красивая и живая девочка.

— На этих днях истекает год, который ты хотела провести в Ноннесетере, — сказал Симон. — У вас дома начали уже делать приготовления к нашему с тобой обручению.

Кристин ничего не сказала; тогда Симон продолжал:

— Я сказал Лаврансу, что приеду в Осло и поговорю с тобою об этом.

Кристин опустила глаза и тихо молвила:

— Мне, Симон, очень хотелось бы поговорить с тобой обо всем этом с глазу на глаз.

— Я и сам понимаю, что это нужно, — ответил Симон, сын Андреев. — Я только что хотел попросить тебя — спроси у фру Груа, не разрешит ли она нам пройти ненадолго в сад…

Кристин быстро встала и бесшумно выскользнула из комнаты. Немного спустя она вернулась в сопровождении одной из монахинь с ключом.

Небольшая дверь вела из приемной в сад, где росли целебные травы; сад этот лежал позади западных строений монастыря. Монахиня открыла дверь, и Кристин с Симоном очутились в таком густом тумане, что могли видеть между деревьями только на несколько шагов перед собою. Ближайшие стволы казались черными, как уголь; капельки влаги висели бусами на каждой ветке и каждом суку. На мокрой земле лежал кое-где и таял свежевыпавший снег, но под кустами некоторые мелкие белые и желтые луковичные растения уже начинали зацветать, а от кустиков фиалок несся свежий и прохладный аромат.

Симон подвел Кристин к ближайшей скамейке. Он сел, слегка наклонясь вперед, и оперся локтями о колени. Затем поднял на Кристин взор с чуть заметной странной улыбкой.

— Мне кажется, что я уже почти знаю, о чем ты хочешь со мной говорить, — сказал он. — Есть другой мужчина, который нравится тебе больше меня?

— Так это и есть, — тихо ответила Кристин.

— Мне кажется также, что я знаю его имя, — сказал Симон более суровым голосом. — Это Эрленд, сын Никулауса, из Хюсабю?

Спустя немного Кристин спросила едва слышно:

— Так, значит, это дошло до тебя?

Симон помедлил немного, прежде чем ответить:

— Ты, конечно, не думаешь, будто я так глуп, что ничего не заметил, когда мы вместе справляли Рождество? Тогда я ничего не мог сказать, потому что отец и мать были с нами. Но потому-то я и приехал сюда на этот раз один. Я не знаю, умно ли с моей стороны касаться всего этого, но думаю, что нам надо поговорить, пока нас не отдали друг другу… Но дело в том, что, приехав сюда вчера, я встретился со своим родственником, отцом Ойстеном. И он говорил о тебе. Он сказал, что однажды вечером ты проходила через кладбище церкви святого Климента и тебя сопровождала женщина, которую здесь называют Брюнхильд Мухой. Я поклялся страшной клятвой, что он ошибается. И если ты скажешь мне, что это не правда, то я поверю тебе на слово.

— Священник сказал правду! — вызывающе сказала Кристин. — Ты поклялся зря, Симон.

Симон немного помолчал, но потом спросил:

— Знаешь ли ты, Кристин, кто такая эта Брюнхильд Муха? — И когда Кристин покачала отрицательно головой, он сказал:

— Мюнан, сын Борда, подарил ей дом в городе, когда женился; она занимается там незаконной продажей вина и другими делами…

— Так ты ее знаешь? — насмешливо спросила Кристин.

— Я никогда не собирался стать монахом или священником, — покраснев, сказал Симон. — Но я знаю, что никогда не делал ничего дурного ни девушкам, ни чужим женам! Разве ты сама не понимаешь, что ни один порядочный человек никогда бы не заставил тебя идти вечером по городу с такой спутницей?..

— Эрленд не совращал меня, — сказала Кристин, краснея от гнева, — и ничего мне не обещал! Я почувствовала любовь к нему без его на то воли или намерения соблазнить меня; я полюбила его больше всех мужчин на свете в первый же раз, как увидала его!

Симон сидел, играя кинжалом и перекидывая его из одной руки в другую.

— Странно слышать такие речи от своей невесты! — сказал он. — Хорошее предзнаменование для нас обоих, Кристин!